Неточные совпадения
Львов в домашнем сюртуке с
поясом, в замшевых ботинках сидел на кресле и в pince-nez с
синими стеклами читал книгу, стоявшую на пюпитре, осторожно на отлете держа красивою рукой до половины испеплившуюся сигару.
Седые кудри складками выпадали из-под его соломенной шляпы; серая блуза, заправленная в
синие брюки, и высокие сапоги придавали ему вид охотника; белый воротничок, галстук,
пояс, унизанный серебром блях, трость и сумка с новеньким никелевым замочком — выказывали горожанина.
Туробоев отошел в сторону, Лютов, вытянув шею, внимательно разглядывал мужика, широкоплечего, в пышной шапке сивых волос, в красной рубахе без
пояса; полторы ноги его были одеты
синими штанами. В одной руке он держал нож, в другой — деревянный ковшик и, говоря, застругивал ножом выщербленный край ковша, поглядывая на господ снизу вверх светлыми глазами. Лицо у него было деловитое, даже мрачное, голос звучал безнадежно, а когда он перестал говорить, брови его угрюмо нахмурились.
В полуверсте от города из кустарника вышел солдат в
синей рубахе без
пояса, с длинной, гибкой полосой железа на плече, вслед за ним — Харламов.
В городе, подъезжая к дому Безбедова, он увидал среди улицы забавную группу: полицейский, с разносной книгой под мышкой, старуха в клетчатой юбке и с палкой в руках, бородатый монах с кружкой на груди, трое оборванных мальчишек и педагог в белом кителе — молча смотрели на крышу флигеля; там, у трубы, возвышался, качаясь, Безбедов в
синей блузе, без
пояса, в полосатых брюках, — босые ступни его ног по-обезьяньи цепко приклеились к тесу крыши.
Наконец они решились, и мы толпой окружили их: это первые наши гости в Японии. Они с боязнью озирались вокруг и, положив руки на колени, приседали и кланялись чуть не до земли. Двое были одеты бедно: на них была
синяя верхняя кофта, с широкими рукавами, и халат, туго обтянутый вокруг поясницы и ног. Халат держался широким
поясом. А еще? еще ничего; ни панталон, ничего…
Корвет перетянулся, потом транспорт, а там и мы, но без помощи японцев, а сами, на парусах. Теперь ближе к берегу. Я целый день смотрел в трубу на домы, деревья. Все хижины да дрянные батареи с пушками на развалившихся станках. Видел я внутренность хижин: они без окон, только со входами; видел голых мужчин и женщин, тоже голых сверху до
пояса: у них надета
синяя простая юбка — и только. На порогах, как везде, бегают и играют ребятишки; слышу лай собак, но редко.
Вслед за ним вошла в коридор женщина с измученным лицом и вьющимися седыми волосами, одетая в кофту с рукавами, обшитыми галунами, и подпоясанную
поясом с
синим кантом.
Они говорили только, что если бы одеть его в новый жупан, затянуть красным
поясом, надеть на голову шапку из черных смушек с щегольским
синим верхом, привесить к боку турецкую саблю, дать в одну руку малахай, в другую люльку в красивой оправе, то заткнул бы он за
пояс всех парубков тогдашних.
Бережно вынул он из пазухи башмаки и снова изумился дорогой работе и чудному происшествию минувшей ночи; умылся, оделся как можно лучше, надел то самое платье, которое достал от запорожцев, вынул из сундука новую шапку из решетиловских смушек с
синим верхом, который не надевал еще ни разу с того времени, как купил ее еще в бытность в Полтаве; вынул также новый всех цветов
пояс; положил все это вместе с нагайкою в платок и отправился прямо к Чубу.
Голова терпеть не может щегольства: носит всегда свитку черного домашнего сукна, перепоясывается шерстяным цветным
поясом, и никто никогда не видал его в другом костюме, выключая разве только времени проезда царицы в Крым, когда на нем был
синий козацкий жупан.
Красные, как жар, шаровары,
синий жупан, яркий цветной
пояс, при боку сабля и люлька с медною цепочкою по самые пяты — запорожец, да и только!
Но виден в толпе красный верх козацкой шапки пана Данила; мечется в глаза золотой
пояс на
синем жупане; вихрем вьется грива вороного коня.
По воскресеньям надевал роскошный цветной кунтуш
синего или малинового цвета с «вылетами» (откидные рукава), какой-нибудь светлый жупан, широкие бархатные шаровары и рогатую «конфедератку», перепоясывался роскошным
поясом, привешивал кривую саблю и шел с молитвенником в костел.
Широкие
синие шаровары были под казакином опоясаны цветным
поясом и вдеты в голенища лакированных мягких сапог.
Нюрочка даже вскрикнула со страха. Это был Вася, подъехавший верхом на гнедом иноходце. Он держался в седле настоящим молодцом, надвинув черную шапочку из мерлушки-каракулки на ухо.
Синий бешмет перехвачен был кавказским серебряным
поясом.
Я познакомился с ним однажды утром, идя на ярмарку; он стаскивал у ворот дома с пролетки извозчика бесчувственно пьяную девицу; схватив ее за ноги в сбившихся чулках, обнажив до
пояса, он бесстыдно дергал ее, ухая и смеясь, плевал на тело ей, а она, съезжая толчками с пролетки, измятая, слепая, с открытым ртом, закинув за голову мягкие и словно вывихнутые руки, стукалась спиною, затылком и
синим лицом о сиденье пролетки, о подножку, наконец упала на мостовую, ударившись головою о камни.
Пахали землю, ходили в белых и серых свитах, с
синими или красными
поясами, штаны носили широкие, шапки бараньи.
У ворот на лавочке сидел дворник в красной кумачной рубахе,
синих штанах и босой. Как всегда, он сидел неподвижно, его широкая спина и затылок точно примёрзли к забору, руки он сунул за
пояс, рябое скучное лицо застыло, дышал он медленно и глубоко, точно вино пил. Полузакрытые глаза его казались пьяными, и смотрели они неотрывно.
Почти всегда, как только Матвей подходил к мачехе, являлся отец, нарядный, в мягких сапогах, в чёрных шароварах и цветной рубахе, красной или
синей, опоясанной шёлковым
поясом монастырского тканья, с молитвою.
Но комаревцы резко отличались ото всех яркостью своих рубашек, медными гребешками, висевшими на
поясах щеголей,
синими кафтанами пожилых людей, штофными и шелковыми коротайками на заячьем меху, отливавшими всеми возможными золотистыми отливами на спинах баб.
Явились две дамы — одна молодая, полная, с фарфоровым лицом и ласковыми молочно-синими глазами, темные брови ее словно нарисованы и одна выше другой; другая — старше, остроносая, в пышной прическе выцветших волос, с большой черной родинкой на левой щеке, с двумя золотыми цепями на шее, лорнетом и множеством брелоков у
пояса серого платья.
Был солнечный, прозрачный и холодный день; выпавший за ночь снег нежно лежал на улицах, на крышах и на плешивых бурых горах, а вода в заливе
синела, как аметист, и небо было голубое, праздничное, улыбающееся. Молодые рыбаки в лодках были одеты только для приличия в одно исподнее белье, иные же были голы до
пояса. Все они дрожали от холода, ежились, потирали озябшие руки и груди. Стройно и необычно сладостно неслось пение хора по неподвижной глади воды.
На мне была серая шинель с красными погонами и
синими петлицами, кепи с
синим околышем; за спиною ранец, на
поясе патронные сумки, в руках тяжелая крынковская винтовка.
В буднее время, осенью и зимой, гимназисты носили черные суконные курточки (они назывались пиджаками), без
поясов, с
синими погонами, восемью медными пуговицами в один ряд и красными петлицами на воротниках.
Ротмистр критически посмотрел на него. Парень был какой-то длинноволосый, с глуповатой скуластой рожей, украшенной вздернутым носом. На нем была надета
синяя блуза без
пояса, а на голове торчал остаток соломенной шляпы. Ноги босы.
Чорт выхватил, что ему было нужно, мигом свернулись у него крылья, мягкие, как у нетопыря, мигом вскочил в широкие, как море,
синие штаны, надел все остальное, подтянулся
поясом, а рога покрыл смушковой шапкой. Только хвост высунулся поверх голенища и бегал по песку, как змея…
Прибежала девочка — тоненькая, худенькая, лет тринадцати и лицом на черного похожа. Видно, что дочь. Тоже — глаза черные, светлые и лицом красивая. Одета в рубаху длинную,
синюю, с широкими рукавами и без
пояса. На полах, на груди и на рукавах оторочено красным. На ногах штаны и башмачки, а на башмачках другие с высокими каблуками; на шее монисто, всё из русских полтинников. Голова непокрытая, коса черная, и в косе лента, а на ленте привешаны бляхи и рубль серебряный.
А Жилину пить хочется, в горле пересохло; думает — хоть бы пришли проведать. Слышит — отпирают сарай. Пришел красный татарин, а с ним другой, поменьше ростом, черноватенький. Глаза черные, светлые, румяный, бородка маленькая, подстрижена; лицо веселое, все смеется. Одет черноватый еще лучше: бешмет шелковый
синий, галунчиком обшит. Кинжал на
поясе большой, серебряный; башмачки красные, сафьянные, тоже серебром обшиты. А на тонких башмачках другие толстые башмаки. Шапка высокая, белого барашка.
Матросский незатейливый туалет — мытье океанской соленой водой (пресной дозволяется мыться только офицерам) и прическа — занял несколько минут, и вслед затем вся команда, в своих белых рабочих рубахах с отложными широкими
синими воротниками, открывавшими шею, в просмоленных белых штанах, у
пояса которых на ремешках висели у многих ножи в черных ножнах, и с босыми ногами, выстраивается во фронт «на молитву».
Рукава около кистей рук были стянуты нарукавниками. На ногах гольды носили короткие штаны, сшитые из
синей дабы, наколенники, привязываемые к
поясу ремешками, и мягкую обувь в виде олочей из толстой замшевой кожи.
Поминутно то на одной, то на другой постели поднимались небольшие детские фигурки, укутанные до
пояса в
синие нанковые одеяла и, сложив на груди руки, набожно молились, кладя поклоны.
Но перед глазами все еще были и ее чудесная густая коса ниже
пояса, и
синие глаза, и застенчиво заалевшая щека…
Но и она, — я теперь увидел, — тоже была хороша: с темной косою до
пояса, круглым румяным лицом и
синими глазами навыкате.
Был полдень, стояла огромная тишина, когда земля замолкает и только в просторном небе безмолвно поет жгучий свет. И тихо сам я шел поверху мимо нависавшей ржи, по
пояс в буйной, нетоптанной траве. На повороте мелькнула вдали полоса речки. Зелен был луг на том берегу, зелен был лес над ним, все было зелено и тихо. И
синяя речка под
синим небом была как скважина в небе сквозь зеленую землю.
Поезд грохотал и мчался вдаль. Пьяный солдат, высунувшись по
пояс из высоко поставленного, маленького оконца товарного вагона, непрерывно все кричал «ура», его профиль с раскрытым ртом темнел на фоне
синего неба. Люди и здания остались назади, он махал фуражкою телеграфным столбам и продолжал кричать «ура».
Через несколько минут в горницу вошел высокий, стройный, еще молодой парень, одетый в кафтан тонкого
синего сукна, опоясанный широким цветным шелковым
поясом.
Она была одета в бывшую когда-то
синего цвета холщовую рубаху с длинными рукавами, без
пояса; ноги были обуты в оленьи самодельные башмаки мехом вверх.
Аркадий Александрович в дорогом
синем атласном халате с бархатными отворотами в тень и большими шнурами, с кистями у
пояса полулежал на одном из турецких диванов и, видимо, с наслаждением втягивал в себя дымок только что закуренной гаванны.
Против хозяйки дома сидел с газетой хозяин, в черном потертом бархатном халате с
синими отворотами и с таким же
поясом, с кистями. Но совершенно лишенный волос череп был прикрыт бархатной шапочкой, a на длинном хрящеватом породистом носу сидело золотое пенсне, с помощью которого он читал газету, забыв, казалось, вовсе о стакане с остывшим чаем. По правую руку от старика сидела молодая барышня в какой-то небрежной распашной блузе, чернолицая, худенькая, с усталым лицом и тонкими губами.
Пришел Спирька на вечеринку. В темно-синей сатиновой рубашке с густо нашитым рядом перламутровых пуговок от ворота почти до
пояса. Разговаривал с Лизой Бровкиной и нервно смеялся. Она спросила...